После такой неприятной стычки мы в значительно помрачневшем состоянии идём на крышу.
Широкая площадка с люком, больше похожая на смотровую, является для нашей базы (на этот раз в виде несколькоэтажного дома встроенного в гору) крышей.
Куда ни глянь везде один вековой лес. Огромные деревья, мощные кроны, как кудрявое море. Иногда это море штормит, тогда деревья волнами гнуться к земле, вскидываются к небу, рвутся беспощадным ветром. Шумят так, что окажись там, в глубине, и не услышишь собственных мыслей. Я работаю со взрывами, но по ночам, когда я один, а за окном лишь лес и ветер, даже я с замиранием сердца слушаю эти вопли.
А сейчас он тих, деревья молчат. Их не беспокоит ветер, и только бесконечный туман срывается с неровной поверхности леса и слипается в тучи. Даже не дождевые, а просто покрывало в вечернем небе. Осеннее покрывало.
Да, осень. Сентябрь. Остатки летнего солнца мешаются с осенним ветром и создают ту волшебную погоду, когда каждое окно и дверь – порталы в иной сказочный мир. Осень – царица эмоций, осознанных мыслей. Душевный сентябрь, целомудренный октябрь, покойный ноябрь. Это не весна, что заражает своей легкомысленностью всех и вся, сразу же с первой капели. Топит холодные сердца, согревает грудь, разжигает пыл и страсть в телах и сумасбродство в головах. Пьянит запахами с каждым вдохом и дарит крыльями душистых лепестков. Осень – время осмысления и созидания.
От настроения осени зависит и наше. Мир, пропитанный солнцем, леса оплетённые теплом солнечных лучиков, свет, отразившийся в золотых листьях, заполняет всё в этом мире. Бесконечные листопады и неустанное шуршание повсюду: в кронах деревьях, в падающих листьях, в ногах, делает нас жителями иного, чудесного и, несомненно, лучшего мира.
Но есть и другой осенний облик. Когда лето срывается с лица земли безумным ветром и с небес льются потоки воды не отмывая, но затопляя внезапно посеревший мир. Грязь, размытые дороги, жухлая и размокшая трава, хлюпающие и тяжёлые листья бурых и серых тонов, ветер, несущий в себе всё больше холода, грусть и одиночество. Вот чем живём мы до пришествия первого снега.
Я смотрю на мутное небо и терплю холодный ветер, явно обладающий своим разумом. Иначе как бы он узнал, где именно забираться под одежду, и мне начинает казаться, что в этом году мы все погрузимся в ту, вторую осень. Но, так или иначе, я дождусь своего любимого момента, когда листья меняют цвет и каждое дерево как мой взрыв. Яркий, бешенный, невероятно красивый. Бесконечно я могу смотреть на осенний лес, как на свои взрывы. А после, когда опадёт пламя листвы, остаётся лишь дым. Дымные ветви. Осень – вот настоящее искусство! Нужно будет сказать Сасори.
- Осень – вот настоящее искусство! – произношу я, стоя на краю обрыва и смотря в туманную даль. Я даже не понимаю, что без объяснений это заявление беспочвенно.
Сасори готовый выпустить кукол с боеприпасами останавливается, поднимается с колен и, отойдя от края, окидывает вечерний лес долгим взглядом.
- Спокойна и красива. Каждый год возрождается вновь. Бессмертна. Да, правда. Осень – искусство. Нерукотворное. – Он понял! По своему, но понял! Я с восхищением смотрю на своего напарника. Титаническим усилием, подавив в себе желание, объяснить, что я вижу в осени, какой это взрыв. Я радуюсь, что теперь есть что-то, в чём наши понятия об искусстве пересекаются.
- Эй, философы! Харе пялиться! Мы зачем вылезли сюда задницы морозить?! О погоде говорить что ли? Я вам не метеоролог.
- Ну, знаешь, скажи спасибо, что мы твою задницу от кровати оторвали и сюда привели! Конечно, ты со своим божком ни сном, ни духом! Так хоть образованным людям не мешай.
- Ах ты, варвар неотесанный, безбожник глиняный! Ты смеешь поносить мою веру и называть моего господа – божком?! Да я… - неизвестно во что может вылиться такой спор, ведь каждого из нас задели за самое важное и ценное, что у нас есть. И быть бы славной драке и множеству головняков, но Сасори вмешивается, мгновенно останавливая нашу перебранку запустив марионеток с бомбами в воздух.
Вот тут-то и начинается настоящий бой, да что там бой, война вспыхивает на наших глазах! Поделившись на две команды, марионетки открывают активные военные действия посредствам моих бомбочек. Полем битвы становится пространство вокруг горы и сверкающий эпицентр сражения постоянно перемещается. Куколки кидают друг в друга бомбочки и уворачиваются от взрывов. Первенство постоянно меняется. Сначала выигрывала одна команда. Потом вторая рассыпавшись, собралась вновь и напала с тыла. Первая, применив жёсткий прессинг, загнала вторую в угол, но та, заслав одного своего к врагам, нанесла спонтанный удар, осыпав человечков взрывами. Счёт снова стал равным, но тут у одной из команд кончились боеприпасы. В растерянности оглядываются они, но не знают где взять новых сил. Я подбегаю к краю и протягиваю им горсть бомбочек. Получив новые ресурсы, команда приободряется. Наконец сражение разделилось на парные поединки. Мы с Хиданом заворожено следим за этой свистопляской. Сасори ни к взрывам, ни к шумной битве особенного интереса не проявляет. Манёвренность и собственная практика его больше волнуют. Я не могу оторвать взгляда от нашей маленькой войны, потому не замечаю, что на площадке нас уже четверо. Из выхода на крышу явился Итачи и теперь стоит над нами и смотрит на спектакль со спокойным до отвращения лицом. Я замечаю его присутствие, только когда порыв ветра подхватывает полы его плаща и чиркает меня по затылку. Я оборачиваюсь и чувствую эту жуткую тяжесть в груди. В голову лезут глупые мысли, обрывки предложений, вихрем проносится вереница фраз, которые хочется ляпнуть. Ну, нет, я уже давно решил, я играю по его правилам: я не замечаю его, пока не придумаю, как подступиться к этому высеченному из камня человеку и как завладеть его вниманием.
Я отворачиваюсь к затухающей битве, хотя она меня теперь уже вовсе не волнует.
Хочется заговорить.
Остальные его тоже заметили, но Сасори занят с марионетками, а Хидан всё ещё поглощён зрелищем.
- Хидан. – Окрикивает он сидящего, но тот не реагирует. – Бросай эти глупости.
«Тебя не приглашали!» чуть ли не рявкаю я в ответ
Хидан недовольно встает, разминая затёкшие ноги, и поворачивается к Итачи.
- Пойдём. – Приказ? Приказ Хидану?! Или просто приглашение? Чем же это проще, приглашение Хидану? Куда? Зачем? Я жмурюсь в ворот плаща и мысленно хватаюсь за голову.
Хидан бросает нам что-то на прощание и уходит.
Справившись с кавардаком в моей голове, я как бы невзначай интересуюсь.
- Что это могло Итачи понадобиться от Хидана?
Сасори-но-данна сидит на холодном камне, не подавая никаких признаков замерзания, (В то время как меня уже начинает трясти от промозглого ветра, бушующего на такой высоте) и осматривает кукол на наличие повреждений. Зря, он такой виртуоз, что на них наверняка ни царапины.
- Хошигаке предполагал, что у них какого-то рода отношения. – Для самого Сасори смысл сказанного будто бы ничего не значит. Таким же тоном он мог предположить, что они пошли готовить ужин, вышивать крестиком или отрывать от Какудзу части тела. Для меня же эта новость подобна горному обвалу. Камнями сыплются вопросы, массивными валунами катятся предположения, голова наполняется гулом, кажется, будто где-то кричат. Но вникать и узнавать, кто и где бесполезно только окончательно запутаешься погребённым в потоке панических мыслей.
Я тру виски, приводя в порядок голову. Получается плохо. Я не хочу говорить, потому что знаю, что голос окажется холодным и звенящим как стальной трос, но, прочистив горло и окунувшись с головой в безразличие, я интересуюсь.
- Интересно, что у них может быть общего?
- Ну, может что-то и есть.
- Кланоубийца и сторонник Кришны?
- А разве нужно что-то общее, что бы быть вместе?
- Ну, да….
- Мы с тобой тоже не идентичные.
- Мы и не вместе.
- Да вообще не важно, насколько люди разные и насколько они одинаковые. Невозможно понравиться человеку, если ты не в его вкусе. А если это только секс, то тут даже вкус не очень важен.
- Думаете это только секс?
- Да кто ж их знает…
Он заканчивает с куклами и, подцепив их на тонкие ниточки чакры, ведёт к выходу с крыши.
- Ты идёшь?
Я вожу пальчиком по серому, в буроватых разводах камню очерчивая и повторяя изгибы незаметных глазу ложбинок и неровностей.
- Да, сейчас.
- Не примёрзни. – Это что, насмешка? Забота? Скорее логический вывод из того, что последние пол часа я внутренне сотрясаюсь от холода.
Сасори уходит.
Я сижу над обрывом и (жопой чую, камень хочет последнее тепло моего тела) болтаю ногами. Тяжёлые мысли покрылись лёгкой удовлетворённостью от наблюдения за чудесными взрывами. Но, радость имеет свойство выветриваться, а вот мысли только приумножаются.
- Значит не нужно иметь что-то общее… Да? Мне просто нужно ему понравиться, либо понравлюсь, либо нет. Вот только пусть посмотрит. Как же он посмотрит? Слепому проще объяснить, какого цвета у меня глаза, голубого или серого, чем Итачи заставить посмотреть в них! Но, я найду способ… Обязательно. Каким я должен быть? Сильным? Сасори сказал, что я сильный. Нет, не так, даже Сасори сказал, что я сильный. Я ему это покажу… - Я улыбнулся. Поднимаюсь и, потирая замёрзший зад иду к люку.
|
